Софья Абрамовна Штейнгауз.

     Прочла я "Майн штетелэ" и решила дополнить. Почти все, о ком я читала как о бельчанах, мне не знакомы, хотя я родилась в Бельцах и прожила там 37 лет. Нечто подобное я уже испытала много лет назад, когда встретилась в Ашдоде со своей бывшей одноклассницей Милой Васильевой. Сказали, что она поменяла свою русскую фамилию матери на еврейскую отца -Эппельбаум, и с матерью и дочкой приехала в Израиль. Но они приехали все три как Васильевы. Одно время мы относительно часто виделись, и Мила, можно сказать, потрясла нас огромным количеством своих еврейских знакомых. Как будто в Бельцах жили одни евреи. Мама тоже поражалась. У нас большая семья, но друзья-приятели в основном не евреи.
    На работе евреи объединяются, держат круговую оборону против начальства или особо зловредных антисемитов. Но это странно - русские хорошо относятся к нам. Убедились, что кровь христианских младенцев непривлекательна и аппетит у евреев не пробуждает. Может, дело еще и в том, что в Израиле жить, несмотря на войну, все же лучше, и быть евреем или иметь к ним отношение давно стало модным? С одной стороны, Израиль, без сомнений, агрессор, но есть и другая, мистическая, я бы сказала, сторона. Столько лет уничтожали евреев, а они живут и процветают.
     Что касается "Майн штетелэ", мне есть, что сказать по этому поводу и о людях, что самое интересное, что с некоторыми бельчанами я существовала как бы в параллельных мирах, у нас были абсолютно разные круги общения. Сейчас я напишу о людях, о которых они, думаю, никогда не слышали, как и я ни разу не слышала о тех, о ком они писали. Это касается музыки.
     Мама моя очень музыкальна, с прекрасным слухом, бабушка тоже. Вообще, вся семья с маминой стороны отличается большими музыкальными способностями. Мама до войны играла на мандолине и мечтала, что дети будут заниматься музыкой. Так и произошло, мы с сестрой окончили ДМШ. Я начала заниматься музыкой первая, в Доме учителя, а Рива там же посещала балетный кружок, но в скором времени тоже начала играть на фортепьяно. Мой учитель, Павел Семенович (Семен Павлович?), был очень беден, судя по костюму. Я его жалела, кроме того, устраивало, что не напрягал меня заданиями. "Сулико" для одной руки играла если не месяцами, то неделями. Мама первая поняла, что надо сменить учителя. Нет, я это тоже давно знала, но, несмотря на "святую к музыке любовь", не возражала против вечной и бесконечной "Сулико". Она была нудная, но искать в сборнике что-то интересное не было ни малейшего желания. Мама же все настойчивей говорила о какой-то чудо учительнице, которая прекрасно готовит к поступлению в ДМШ. Я сопротивлялась как могла, понимала, что если оставлю П. С. , у него будет еще меньше денег. Но то ли музыкальное топтание на месте надоело окончательно, то ли начала думать о будущей профессии, но мне захотелось поступить в ДМШ, а для этого необходимо поменять учителя.
    Короче, я согласилась, и начался новый период моей жизни.
     Софья Абрамовна - действительно важный период в моей жизни. Вся атмосфера дома Штейнгаузов - нечто необычное, очень доброжелательное и интересное. И я на фоне этого непривычного выглядела совсем неплохо, даже в собственных глазах. "Даже" - потому, что я человек крайне закомплексованный... А тут вдруг оказалось, что у меня отличные музыкальные данные, что дают даже выучить на лету, даже руки очень музыкальные - длинные пальцы, без труда, будучи еще ребенком, брала дециму. Когда-то меня позорили, как будто от меня зависело, что лапы мужские, т. е. слишком большие, но чтобы заниматься музыкой серьезно - они в самый раз. Вообще, много чего оказалось подходящим. Наверно, Софья Абрамовна находила ключ к каждому ученику.
     Особнячок их стоял на ул. Свобода, 17, в глубине небольшого сада. Муж С. А. , Карл Максимович, был крохотный, голубоглазый, с седой эспаньолкой. Жену он называл Сонечкой, она его Карлушей.
     Как-то мама застала С. А. в радостном возбуждении: "Карлуша, посмотри, настоящее чудо!" - Она подперла согнувшееся деревце палкой, и та, воткнутая в землю рядом, выпустила почки.
     Карл Максимович плохо слышал, но слухового аппарата я у него не видела. С. А. говорила, что музыку он слышит, и когда "вещь» (так она называла пьесы, сонатины, этюды, полифонию) была готова, т. е. исполнялась мною прилично, она звала его послушать. Получался как бы концерт для 2-х слушателей - С. А. сидела не как обычно, рядом, а за столом, подальше, а К. М. на месте слушателей, на диване. Карл Максимович всегда меня благодарил за доставленное удовольствие, как настоящую пианистку. Иногда она звала одну из сестёр, Фридику Абрамовну, тоже учительницу музыки.
    Все они учились в Венской консерватории у Гольденвейзера, назывались еще какие-то известные в мире музыки имена, уже не помню их. Зато помню другое: С. А. рассказывала, что когда-то отдыхала в Одессе, и с самого утра играла гаммы и упражнения, сидела у инструмента в трусиках и лифчике. Ещё у нее был инфекционный артрит, суставы рук, особенно пальцев, чудовищно распухшие, деформированные, и такими искривленными пальцами она играла технически сложные вещи. Часто повторяла, что не понимает, почему столько говорят о Маресьеве. В конце концов, она, С. А. , сделала не меньше.
     Как-то она рассказала, как вышла замуж. Роман был по её словам стремительным. Отец С. А. был главным архитектором Бельц. Жили они, как я уже говорила в особнячке. Зашел К. М. , сам по профессии архитектор, к отцу С. А. Она в лицах описывала происходившее. В гостиной встретились отец и К. М. Они поспорили, отец наступал, К. М. пятился, пока не уперся спиной в дверь, за которой С. А. играла. Распахнулась дверь, и К. М. , пятясь, вошел. Так они познакомились. Им запретили жениться, они бежали в Черновцы, на свадьбе разбили блюдце.
     То, что строил отец С. А. - почта на Ленинградской (не знаю как сейчас называется улица), Дворец пионеров в центре, стоит по сей день. Зданиям К. М. повезло меньше, не уцелело ничего из того, что он строил. Помню, С. А. сказала, что дольше других действовал цветочный магазин в центре. Папа рассказывал, что строили раньше, стоит как новое, сейчас сразу нуждается в ремонте. Пример - цветочный магазин. Кому-то из "отцов города" пришла "светлая" мысль его снести. Это оказалось тяжелее, чем казалось (ломать - не строить). Однако вручную сломать магазинчик (он был, помню, как игрушечный - круглый) не удалось, тогда его взорвали. Иначе разрушить не смогли.
     С. А. нас с сестрой приглашала на дни рождения. Кроме нас из учениц за праздничным столом сидели сёстры Талпэ, Лиля и Аврора, обе очень крупные. Как они играли, не помню, знаю только, что к тому времени они уже давно учились в ДМШ. С. А. пекла воздушные микроскопические рогалики и торты, тоже вкуснейшие. Что ещё помню из частной жизни С. А. , она говорила: "Когда я выходила замуж, я не любила К. М. , а какую жизнь он мне дал. " К. М. был старше на 18 лет, видно в этом была причина, что им пришлось бежать в Черновцы, чтобы пожениться. К. М. знал немецкий и английский, С. А. -французский. Её мама давала уроки французского, хотя они были обеспеченными людьми.
     Знаю, что брат С. А. , кажется Дмитрий, кандидат наук, разработал первый советский кондиционер, жил в Ленинграде. Была еще сестра, Ольга Абрамовна, работала в 6-й школе в библиотеке. Я могу вспомнить достаточно много "мелочей" про эту семью. Мы много лет были знакомы. Мне не хочется с ними расставаться, хотя они давно умерли. Но пока о них помнят - они живы.
     На прощание скажу, что мама не ошиблась, С. А. была прекрасным педагогом, меня после нескольких уроков с ней, приняли сразу во 2-й класс, и училась хорошо, все концерты сдавала на "отлично". Помню, перед каким-то выступлением в ДМШ мы с С. А. пошли в актовый зал проиграть всю программу на рояле. У него клавиатура была тугая - надо было привыкнуть. С. А. сидела в зале, я - на сцене. Сейчас, уже более чем через 30 лет, не помню, что играла. Но когда кончила, она стала благодарить за игру и опять заговорила о необходимости поступать в музучилище. Что вышло из наших планов, другой вопрос. Об этом не стоит писать, поскольку прямого отношения к "Майн штетелэ Бэлць" эта история не имеет.
     P. S. Не хочется расставаться с дорогой мне Софьей Абрамовной, как и со всей семьей Штейнгауз. Тем более что помню немало "вкусных подробностей", могущих быть интересными гипотетическому читателю. Мама много лет проработала с Люсей Моисеевной Калихман, бывшей ученицей С. А. Она рассказывала, что семья С. А. жила в доме, построенном её отцом, который потом стали использовать как почту (здание старой почты на бывшей Ленинградской). Люся Моисеевна говорила, что у С. А. было 2 фортепьяно. Начинали разучивать "вещь" на старом инструменте, а когда "вещь" была "готова", её исполняли на новом.
     Кроме того (это уже мои воспоминания), рядом с фортепьяно стояла битком набитая старыми нотами этажерка. Как фокусник С. А. доставала оттуда красивейшую "вещь", играла, а потом говорила, что я уже вполне готова исполнить ее, но надо вначале чистенько играть какие-то упражнения, и тогда мы начнем учить... Ещё она настаивала, что "конец - всему венец", финал должен быть блистательным. В музыке стоять на месте - значит идти назад. Это было её принципом преподавания, и мы продвигались довольно быстро.
     . . . Карл Максимович умер на 94-м году жизни в Бельцах после перелома бедра.
    Софья Абрамовна умерла после такой же травмы в Киеве, где она жила у своего внука Саши Штейнгауза. В те времена в СССР еще не делали соответствующие операции таким пожилым людям.
     Без сомнения, и в Бельцах, и в Киеве есть памятники на их могилах, но я хочу, чтобы и в Интернете был памятник им. Те, кто их знал, пусть вспомнят, а кто не знал, пусть узнают, что такие люди были.